– По-разному. В среднем около трех месяцев. Это одно излучших заведений подобного рода, жить здесь безопасно.

Как только человек более или менее встает на ноги, приютподыскивает ему приемлемое по ценам жилье. Во всяком случае, старается.

Мы подошли к директрисе, довольно молодой особе в черныхармейских ботинках.

– Наш новый юрист, – представил меня Мордехай.

Женщина вежливо улыбнулась и заговорила о внезапноисчезнувшем жильце. Предоставленный самому себе, я побрел по коридору иочутился в крыле, отведенном для семейных. Услышав детский плач, зашел воткрытую комнату.

По размерам чуть больше виденной, она была разделена назакутки. В самом просторном на стуле сидела чудовищно толстая женщина не старшедвадцати пяти лет. Обнаженная по пояс, она кормила грудью младенца и на меня,остановившегося почти рядом, не обратила никакого внимания.

Двое маленьких мальчишек возились на кровати. Гремело радио.

Вдруг женщина приподняла свободную грудь и кивком предложиламне. В ужасе я пробкой вылетел в коридор, едва не сбив с ног Мордехая.

Клиенты ждали. Наш кабинет располагался в столовой.

Складной стол Мордехай позаимствовал у повара. Мы извлеклииз шкафчика необходимые формы и бланки и начали прием. Вдоль стены сидели шестьчеловек.

– Кто первый? – громко спросил Мордехай, и к столу вместе состулом, на котором сидела, подошла женщина.

Устроившись напротив нас, она молча посмотрела на орудиятруда – ручки и блокноты – своих адвокатов: закаленного уличного бойца иробкого новобранца.

Двадцатисемилетняя Уэйлин имела двоих детей и ни одногомужа.

– Половина клиентов будут местными, половина придет с улицы,– шепнул Мордехай, делая записи.

– Принимаем всех?

– Только у кого нет жилья.

* * *

Дело Уэйлин оказалось простым. Проработав некоторое время вресторанчике быстрого обслуживания, она внезапно уволилась. Не зная ее точногоадреса, хозяин послал зарплату невесть куда. Чек, естественно, пропал, на чтохозяину было абсолютно наплевать.

– Где вы собираетесь жить на следующей неделе? – спросилМордехай.

Она не знала. Может, здесь. А может, где-то еще. Сначаланужно найти работу, а потом бог знает что будет. Если повезет, ей дадут комнатув общежитии. Или сама снимет угол.

– Я выбью из него деньги. Чек придет в нашу контору. –Мордехай протянул женщине визитку. – Позвоните мне через неделю.

Спрятав визитку в сумочку, Уэйлин поблагодарила нас и ушла,оставив стул.

– Звякнешь хозяину забегаловки, представишься ее адвокатом.Начнешь вежливо. Вздумает брыкаться – угроз не жалей. При необходимостиподъедешь туда и заберешь чек.

Я записал инструкцию слово в слово – как если бы опасалсязапутаться. Владелец ресторана должен был заплатить Уэйлин за две недели работыдвести десять долларов. В последнем деле, над которым я работал, речь шла одевятистах миллионах.

Второй посетитель был не в состоянии связать двух слов, либопсих, либо пьяный. Либо и то и другое вместе. Похоже, ему просто хотелосьпочесать языком. Мордехай вежливо сопроводил его на кухню и налил кружку кофе.

– Кое-кто из этих несчастных не может побороть соблазнаприсоединиться к любой очереди, – пояснил он мне.

Под третьим номером шла жительница приюта, так что путаницас адресом ей не грозила. Пятидесятивосьмилетняя чисто и опрятно одетая вдовавьетнамского ветерана. Из официальных справок, вываленных на стол, следовало,что вдова имеет право на ветеранские льготы. Но чеки отсылались на недоступныйдля бедной женщины банковский счет в Мэриленде. Пока я читал бумаги, вдоварастолковывала Мордехаю причины недоразумения.

– В Ассоциации ветеранов сидят приличные люди, – успокоил онженщину. – Мы попросим их переслать чеки сюда.

Несмотря на взятый нами хороший темп, очередь росла.

В бедах, с которыми приходили к нам люди, для Мордехая небыло ничего нового: из-за отсутствия постоянного адреса перестали приходитьталоны на питание; вынужденному съехать с квартиры домовладелец отказалсявернуть страховой залог; кому-то не выплатили субсидию на ребенка; кто-то неполучает законного пособия по инвалидности. Приняв за два часа десятьпосетителей, мы разделились, я пересел к краю стола.

Моего первого клиента звали Марвис. В приюте он живетнеделю. Чисто одет, трезв, горит желанием работать.

Требуется развод. (Как, собственно, и мне.) Однако, выслушавпечальное повествование, я был готов ринуться домой и припасть к ногам Клер,умоляя о прощении. Супруга Марвиса была проституткой и сначала, если так можновыразиться, вполне благопристойной. Потом она попробовала крэк. Зелье привело кнаркоторговцу, тот свел с сутенером, а последний послал на панель. Жена Марвисапродала все, что было ценного в доме, и наделала долги, с которыми он оказалсяне в состоянии расплатиться. Банкротство лишило средств существования и ее иего. Супруга подхватила детей и перебралась к сутенеру.

Марвиса интересовал механизм процедуры расторжения брака, апоскольку я не успел стать докой в данной области, то проявил чудесаизворотливости, дабы не разочаровать клиента. Я делал торопливые записи вблокноте и вдруг застыл: воображение услужливо подсунуло мне Клер, сидящую вэтот самый момент у адвоката и уточняющую последние детали похорон нашейсовместной жизни.

* * *

– Сколько на все про все уйдет времени? – вернул меня кдействительности Марвис.

– Шесть месяцев. Если она не будет оспаривать.

– Что оспаривать?

– Супруга согласна на развод?

– Мы еще не говорили.

Жена, бросившая мужа год назад. Бесспорная и очевиднаяизмена. В суде Марвиса ждет верная победа.

Получасовая беседа принесла мне истинное наслаждение, и яочень надеялся, что он от развода получит не меньшее.